- Фото: Федор Савинцев
Екатерина Самуцевич: Спасибо.
Ксения Собчак: Как вы считаете, Катя, вы достойны этой награды?
Самуцевич: Я не задумывалась над тем, достойны ли мы. Это странная постановка вопроса. Мы решали свои задачи, выступали, и делали это не ради наград.
Собчак: Помимо премии «Сноба», вы номинированы на премию Сахарова. Идет широкое обсуждение этого факта. Даже люди, которые вас поддерживают, говорят о том, что премия Сахарова дается все же за достижения несколько иного рода. Вас же сделали иконами наравне с Бродским, Солженицыным.
Соколова: Круче! Храм Христа Спасителя иностранцы теперь называют не иначе как Pussy Riot church.
Самуцевич: Pussy Riot — это политическое, феминистское искусство с элементами акционизма. Интересно, что в России в последние годы акционизм воспринимался как маргинальное направление художественной деятельности, то есть любых политических художников-акционистов власти воспринимали и выставляли как людей из низшего общества, которые обижены на весь мир и пытаются сделать какую-то гадость. Очень знаменательно, что Pussy Riot, сочетая элементы акционизма, современного искусства, феминизма, то есть направлений, которые в России представлены как маргинальные, получила настоящую всемирную известность. Именно Pussy Riot стала сейчас визитной карточкой России, так что даже Путин, при всем его нежелании, вынужден с отвращением, но произносить эти два плохих слова.
Собчак: Честно говоря, я думаю, что оскорбляться должен не Путин, а Лужков. И я понимаю Юрия Михайловича! Он старался, строил ХХС, а храм теперь будет называться не храмом Лужка-Спасителя, а Pussy Riot church. Обидно.
Соколова: Катя, а как все началось, как вам пришла в голову идея сделать акцию в храме?
Самуцевич: Наша группа существует несколько месяцев и действует в одной и той же форме панк-акции.
Соколова: Что это такое?
Самуцевич: Неожиданные появления девушек в ярких платьях, ярких колготках, балаклавах в неожиданных местах.
Соколова: А кто придумал? Насколько я понимаю, раньше вы имели отношение к группе «Война»?
Самуцевич: Я бы не сказала, что мы были связаны с группой «Война».
Собчак: Нам интересно, как все начиналось? Допустим, однажды вечером Надя Толокно поскандалила с Верзиловым, они поругались, она пришла к вам и говорит: «Девчонки, давайте наденем носки на голову, и у нас будет свой герлз-бенд». Так было?
Самуцевич: Это был скорее постепенный процесс. Мы интересовались современным искусством, феминизмом, чувствовали, что в нем содержится критический потенциал, это какие-то прогрессивные идеи…
Соколова: Кто из вас троих первым произнес Pussy Riot?
- Фото: Федор Савинцев
Самуцевич: Во-первых, не из троих, там было больше людей…
Соколова: Это были девушки?
Самуцевич: Конечно, девушки, феминистки. Порядка 5-6 человек.
Собчак: Это была вечеринка?
Самуцевич: Мы периодически собирались, обсуждали какие-то темы, события в России. Сексизм, естественно.
Собчак: Хочется понять, как молодые, симпатичные девушки собираются и обсуждают тему сексизма! Я, например, не могу себе представить, что вот мы с Соколовой собрались и обсуждаем тему сексизма, а не, допустим, мужиков. Мы, конечно, можем сговориться сделать какую-нибудь гадость — например, решить, что наши бывшие кавалеры-депутаты — мудаки и мы их сейчас с помощью художественного слова разъ*бем.
Самуцевич: Вы не поверите, но есть на свете девушки-феминистки, которые обсуждают тему сексизма. Они встречаются с сексизмом каждый день. К сожалению, наше общество пропитано сексизмом.
Собчак: И вы с девчонками решили с этим бороться?
Самуцевич: Да. Мы придумали несколько акций.
Соколова: Перед ХХС был Васильевский спуск?
Самуцевич: Лобное место. Акция называлась «Путин зассал».
Собчак: Кстати, многие считают, что то, что с вами произошло потом, — это месть Путина именно за эту акцию. Вы согласны?
Самуцевич: Да, частично. Мне кажется, что если б наше следующее выступление было не в храме Христа Спасителя, то властям было бы сложнее раскрутить религиозный момент, оскорбление чувств верующих. Если бы акция опять была вроде Лобного места, то есть чисто политическая, власти не смогли бы завести дело по оскорблению политических чувств.
Соколова: «Путин зассал» — ваша первая акция?
Самуцевич: Нет. У нас пошли акции с ноября 2011 года, и первые выступления были на вышках метро.
Соколова: Это уже были балаклавы?
Самуцевич: Да.
Собчак: А кто подал идею с балаклавой?
Самуцевич: Я сейчас не вспомню, кто именно. Мы просто сидели и смотрели акции, работы западных художниц-феминисток «Гирилья Герлз», «Райот Герл» и т. д. Мы впитывали все это, потом начали играть словами, и так было придумано название Pussy Riot. Решили, что будем писать песни в стиле панк, панк-феминизм. Это хорошо известное направление, например, в Америке.
Соколова: Кто автор текстов?
- Фото: Федор Савинцев
Самуцевич: Все вместе. У нас принцип коллективной работы.
Соколова: А кто сочинял музыку?
Самуцевич: Ее не сложно сочинять, среди Pussy Riot есть девушки, которые являются музыкантами.
Собчак: Ты эту музыку слышала?!
Самуцевич: Наши девушки играют панк-рок, знают, что такое музыка, что такое ноты. В принципе, мы все знаем, что такое ноты. В панке их нужно знать буквально две-три. Вы тоже так сможете.
Соколова: У нас, видимо, все впереди.
Собчак: Сейчас уже вы можете раскрыть, какие еще места для акции планировались, помимо Pussy Riot church.
Самуцевич: Об этом нельзя говорить.
Собчак: Потому что это может осуществиться?
Самуцевич: Конечно.
Соколова: То есть вас тюрьма ничему не научила и вы опять за свое?
Самуцевич: Да, конечно, желание есть. Горим желанием.
Собчак: Мне кажется, что лично вы, Катя, сейчас находитесь в очень непростой ситуации, когда вам необходимо подчеркивать, что вы намерены продолжать борьбу, хотите вы этого или нет. Вся либеральная пресса обсуждает, пошли вы на сговор с кровавым режимом или не пошли? Общественность в качестве доказательств чистоты ваших намерений ждет от вас следующего перформанса. Это должно показать, испугались вы или нет, будете вы продолжать или не будете. Подействовали ли карательные меры настолько, что два года, которые превратились в условный срок, вы проведете в ожидании.
Самуцевич: Для меня это действительно сложная ситуация. Но не такая ужасная, как все пытаются представить. Во-первых, все эти кривотолки по поводу того, что я кого-то предала, выглядят достаточно странно. Достаточно посмотреть видео с заседания суда, услышать мою речь, чтобы понять: я не меняла свою позицию по поводу дела. Я до сих пор считаю, что наше уголовное дело незаконно, приговор незаконен, требуется отмена приговора и прекращение уголовного преследования. Я не меняла свою позицию ни в одном из пунктов, и то, что меня освободили, у меня вызвало невероятное удивление.
Соколова: А почему вы решили поменять адвокатов?
Самуцевич: Я не знаю, я сейчас стараюсь не акцентировать внимание на этом моменте.
Соколова: Просто ответьте. Если вы скажете, что к вам пришло озарение во сне на тюремной койке, мы примем эту версию.
Самуцевич: Наверное, одной из причин можно назвать то, что, к сожалению, на судебном процессе больше говорили не мы, а наши адвокаты. К сожалению, наши взгляды кое в чем сильно отличаются. В частности, в темах феминизма, ЛГБТ.
Соколова: Это выяснилось лишь в ходе процесса?
- Фото: Федор Савинцев
Самуцевич: Постепенно.
Собчак: То есть вам стало понятно, что они высказываются за вас?
Самуцевич: Возможно, они делали эти вещи не нарочно, из лучших побуждений. Может быть, это вышло невольно, но таким образом наше мнение было искажено, и вы слушали не нас, а адвокатов. То, что мы говорим из аквариума, никто не слышал. Микрофон так и не включили, хотя мы об этом просили. Единственное, что нам дали, было заключительное слово, буквально несколько минут.
Собчак: А мне кажется, что это вы просто стали жертвой разводки в два хода и вас просто втемную использовали. У меня тоже есть вопросы к вашим адвокатам, но их защита строилась на том, что они в целом не признавали дело. Они говорили: «Это политически сфабрикованная история, здесь даже нечего входить в подробности и юридические нюансы. Это политическое дело, девочки — политзаключенные, и поэтому разбираться в деталях нет смысла». Это как с выборами. Если чуровщина, то разбираться, почему на 32-м участке вместо одного бюллетеня в урну было опущено два, нет смысла, потому что очевидно, что все вместе является подставой. Вы поменяли тактику защиты и стали входить в детали, говорить: «Я не выходила на сцену, не успела расчехлить гитару». Этим вы легитимизировали процесс и приговор. Благодаря вам они перестали быть отрицаемым здравым смыслом абсурдом.
Самуцевич: Мне так не кажется. В ваших рассуждениях есть ловушка, выгодная для властей. Ведь если признавать процесс абсурдом и вообще никак не сопротивляться, получается, что у неправедно обвиненных людей нет шансов на самозащиту! Это дело было очевидно сырым, там было огромное количество ошибок. Что же, нужно молчать, не указывать на них, спокойно смотреть, как вам впаяют 2, 5, 8 лет?! Получается, что надо чуть ли не вечно сидеть, чтобы показывать, какая власть плохая.
Соколова: Так делает, например, Ходорковский.
Собчак: Это путь героя. Не просить о помиловании.
Самуцевич: Это разные вещи. Хрунова начала искать ошибки Хамовнического суда в приговоре.
Собчак: Тем не менее не думаете ли вы, что на вас лежит ответственность за то, что этот приговор перестал считаться фарсом для большого количества людей?
Самуцевич: Мне кажется, что он не перестал считаться фарсом. Он же есть, никуда не делся.
Собчак: Власть теперь может говорить: «У нас не балаган, справедливый суд. Вот с Самуцевич разобрались и выпустили».
Самуцевич: Меня не оправдали. Приговор остался обвинительным, мне дали 2 года условно. Возможны провокации со стороны власти.
Собчак: Скажите, после выхода из тюрьмы вы писали что-то Наде и Маше?
Самуцевич: Конечно, несколько писем.
Собчак: О чем вы писали, если не секрет? Вы извинялись перед ними?
Самуцевич: Нет, не извинялась, не за что извиняться. Они были рады, что я вышла на свободу. К Маше ходил на свидание ее гражданский муж. Он сказал, что она была в состоянии эйфории, была очень довольна, прыгала от счастья, что я вышла на свободу, от того, что хотя бы кто-то из нас смог выйти условно. Я девчонкам писала о насущных делах, чтобы они знали, что происходит на воле. Когда сидишь в СИЗО, не знаешь, что происходит снаружи. Я их информирую. Еще я написала, что не забуду никогда в жизни, как мы обнимались в аквариуме, когда я услышала приговор. На что они мне ответили: «Да, мы это тоже запомнили на всю жизнь».
Соколова: Приговор стал для вас неожиданностью?
Самуцевич: Да. Мы сначала несколько секунд стояли, не понимая, что происходит, почему текст изменился. Раньше всегда говорили «приговор оставить без изменений». И вдруг — «приговор изменить»! Изменить на условный срок. Мы несколько секунд стояли, не понимая. Первой поняла Маша, и она начала меня обнимать, потом Надя. Потом и до меня начало доходить, что сейчас откроются двери, и я выйду.
Соколова: Очевидно, что власть указала путь на волю и вашим подругам тоже. «Дайте нам возможность показать легитимность нашего суда, а мы вам — свободу».
Собчак: Об этом, кстати, Буковский писал в своей книге. Власть не имеет целью кого-то посадить, не в этом суть. Важно сломать, показать, что вы должны играть по нашим правилам.
Соколова: С другой стороны, два года жизни отдать этим сволочам, торчать в тюрьме, подставляться тоже как-то странно.
Самуцевич: Согласна.
Соколова: Давайте вернемся в наш любимый Pussy Riot church. Расскажите, пожалуйста, как вам не удалось расчехлить гитару.
Собчак: Перефразируя Кашина, я бы сказала, что Катя Самуцевич — единственный в России нерасчехленный человек.
Соколова: Так почему не расчехлили? Позже приехали?
Самуцевич: Нет, конечно, мы все одновременно приехали. Я сразу же первая побежала на солею.
Соколова: На чем приехали?
Самуцевич: На метро, как обычно. Впятером.
Соколова: А костюмы пошили специально для акции?
Самуцевич: Да, конечно.
Соколова: Балаклавы из чего сделали?
Самуцевич: Это шапки обычные. Так вот, я быстрей других пробежала на солею, так как мне надо было больше времени, чтобы подключить гитару.
Соколова: То есть в группе вы — гитарист?
Самуцевич: Да. Вообще-то у нас многие умеют на гитаре играть, просто мы меняемся.
Соколова: Кто-то еще, кроме вас, был с музыкальным инструментом?
Самуцевич: Нет. У меня вышла заминка, хотя я первая прибежала. Начала расчехлять, было сложно.
Соколова: А гитара электрическая?
Самуцевич: Да.
Соколова: То есть ее надо было к усилителю подключить?
Соколова: Да, он был у меня с собой. Я начала доставать гитару, и только успела ее распаковать, как сзади подбежал Белоглазов, наш потерпевший, схватил меня сзади достаточно крепко и вынес с солеи.
Соколова: Чем, в общем, спас вас от двух лет за решеткой.
Самуцевич: Ну, спас, не спас, не знаю. Все почему-то рассуждают, что выступление на солее — это преступление, а то, что я не выступала, это не преступление. Я, например, жалею, что была там только 15 секунд, мне бы, конечно, хотелось полностью выступить.
Соколова: Когда Белоглазов вас с солеи уносил, ваши подруги уже танцевали?
Самуцевич: А что им было делать? Одну убрали, надо продолжать.
Соколова: Без музсопровождения?
Самуцевич: Да, пришлось без сопровождения. Только вокал в итоге.
Соколова: А как развивались события, когда все закончилось? Куда вы поехали?
Самуцевич: По-моему, мы выбежали на улицу, перебежали быстро дорогу и разбежались. Потом где-то встречались и отсматривали видеоматериалы.
Собчак: В кафе или у кого-то дома?
Самуцевич: В каком-то кафе.
Соколова: Вы ожидали, что вас арестуют?
Самуцевич: Нет, конечно.
Соколова: А как вас арестовали?
Самуцевич: По повестке. После того как завели дело и арестовали Надю и Машу. Я ходила в прокуратуру несколько раз, меня не арестовали, я просто давала показания. В один из приходов мне сказали: «Вы арестованы».
Соколова: Какое первое ощущение было от тюрьмы? Как вас везли?
Самуцевич: Везли сначала в ИВС — изолятор временного содержания. Там я провела несколько часов, дали помыться в душе и дальше повезли в Таганский суд. Он принимал решение о мере пресечения. Они решили, что меня надо арестовать, и сразу повезли в СИЗО 6.
Соколова: Вы были в шоке?
Самуцевич: Я понимала, что происходит, потому что в принципе такое могло быть. Это было уголовное дело, и было даже интересно, арестуют меня или нет. Я приняла решение, что не буду уезжать из России, занималась делами группы. Мне было важно в отсутствие Маши и Нади сохранить собственную активность в группе, я не хотела никуда уезжать, убегать, я решила остаться.
Соколова: Но вы понимали, что альтернатива одна — либо отъезд, либо тюрьма?
Самуцевич: Я понимала, что либо отъезд, либо фифти-фифти: сяду — не сяду.
Соколова: То есть вы себя готовили к тому, что можете оказаться в тюрьме?
Самуцевич: Да, я понимала это.
Соколова: Что было самым неприятным в СИЗО 6?
- Фото: Федор Савинцев
Самуцевич: Там много неприятных вещей. Во-первых, отсутствует дистанция, интимное пространство тела человека. Личный обыск, наверное, самое неприятное. Это унизительная вещь, унижаются все: и сами работники, и заключенные. Я говорила с работниками. Они понимают, что надо все менять, придумывать новые формы, нельзя с людьми такие вещи делать.
Соколова: Вы сопротивлялись во время обыска?
Самуцевич: Да, конечно. Я сопротивлялась. Они насильно все это делали, было неприятно. Но я боролась, я им пыталась каждый раз объяснять. Приходили оперативники, разговаривали со мной. В итоге они насильно это сделали.
Соколова: Вас держали?
Самуцевич: Конечно, за руки. Они так делают, если начинаешь сопротивляться, говорить, что не хочешь и т. д. Они не стали со мной церемониться.
Собчак: Это полный личный обыск?
Самуцевич: Да. Надо снять все. После первого раза они меня запомнили, говорили, что я единственная, кто с ними спорил. Говорили: «Все нормально раздеваются, а ты не можешь, в чем проблема?» Я отвечала: «Не могу. Для меня это просто унизительно. Извините, я просто не могу». Некоторые работники жалели меня, предлагали все сделать за ширмой, не смотрели.
Собчак: Там были люди, которые вам сочувствовали?
Самуцевич: Да. Буквально пара человек. Но они мне симпатизировали, улыбались, говорили: «Катюша». Были и те, кто ненавидел. «А, Самуцевич, ну сейчас мы тебе устроим». Есть люди, работающие как машины, они даже не слушают, а делают свое дело.
Соколова: Какая была камера?
Самуцевич: Спецкамера, рассчитанная на четверых человек.
Соколова: Кто был с вами в камере?
Самуцевич: Экономические заключенные. 159-я, в основном часть 4, это особо крупный размер — больше миллиона рублей. Разные женщины, были очень умные, были такие, которые попались, что называется, по глупости.
Собчак: Катя, у меня от общения с вами складывается интересное ощущение. Вы совершенно не выглядите как «кощунница», наглая девица, которая специально пришла в храм оскорбить людей. Вы грамотно, спокойно говорите и производите впечатление человека уравновешенного. Вы не могли не понимать, что действительно оскорбите людей, которые вас возненавидят.
Соколова: Я тоже этот контраст чувствую. Чтобы лихо сплясать в церкви, нужно преодолеть в себе определенный этический барьер. Во всяком случае нормальному человеку. Как вы этот барьер преодолевали? Был ли он вообще?
Самуцевич: Этот контраст многие отмечают. Не во мне лично, в политических художниках-акционистах. В жизни это умные, интеллигентные люди, но в искусстве они делают странные, маргинальные вещи
Собчак: И все же как вы — человек, который чувствует себя некомфортно, вынужденный раздеваться при посторонних, — смогли пойти на такой шаг, как пляски в ХХС?
Самуцевич: Я не воспринимаю это как эпатаж. Я воспринимаю это как последовательную работу в рамках формы, которую мы избрали — внезапное появление где-либо с музыкальными инструментами с исполнением песни. Многие наше поведение воспринимают как слишком эпатажное, но это совершенно не так.
Соколова: Как же не так?! Я хоть и сама православных верующих не сильно люблю, все же мне было бы перед ними дико, страшно неловко.
Собчак: Я скажу больше. Из всех присутствующих в этой комнате, единственный человек, которого я абсолютно не представляю пляшущим на солее, — это милая интеллигентная девушка Катя Самуцевич. Вот Верзилову скажи: прыгай на этот стол, снимай штаны и насри в пепельницу! — он тут же это исполнит, по глазам видно. Себя я на этой солее, каюсь, представляю, даже Соколову могу представить с определенным усилием. Но, Катя, не вас!
Самуцевич: Я могу сколько угодно стесняться в жизни. Другое дело — художественная работа.
Соколова: То есть вы такой доктор Джекилл и мистер Хайд?
Самуцевич: Можно и так сказать. Я меняюсь во время акции, сосредотачиваюсь, чтобы выполнить работу.
Соколова: А почему для вас именно панк-акции стали художественной работой, а не что-то более спокойное?
Самуцевич: Такая форма.
Соколова: Вот мы и пытаем вас, так как видим противоречие между вашей личностью и этой формой. Танцы в балаклавах были первыми акциями, в которых вы участвовали?
Самуцевич: Нет. Мы уже работали в «Лобзании ментов». Надо было подходить к полицейским, в том числе девушкам, и целовать их в губы.
Соколова: Вы целовали?
Самуцевич: Конечно.
Соколова: И как ощущения?
Самуцевич: Интересная реакция со стороны разных людей. Некоторые девушки-полицейские реагировали агрессивно, некоторые позитивно, были довольны даже.
- Фото: Федор Савинцев
Собчак: Отвечали на ваши поцелуи?
Самуцевич: Нет, не отвечали, но улыбались, были довольны.
Соколова: И сколько девушек-полицейских вы поцеловали?
Самуцевич: Штук шесть точно.
Соколова: После этого, действительно, на многое станешь способен.
Самуцевич: Это была акция группы «Война», не Pussy Riot. Просто я хотела вам показать, что делала такие вещи, это был своеобразный тренинг.
Собчак: Вы выбрали эту форму, чтобы преодолеть нечто в себе самой?
Самуцевич: Нет.
Соколова: А что вы делали до того, как заняться художественными акциями?
Самуцевич: Училась в школе Родченко. Это школа мультимедиа, фотографии и современного искусства.
Соколова: У вас есть семья, дети?
Самуцевич: Нет. Я — сhild free.
Собчак: Вы вообще, в будущем хотите детей?
Самуцевич: Нет, пока нет.
Собчак: Сколько вам лет?
Самуцевич: 30 ровно.
Собчак: Мы с вами ровесницы. Ваше мнение насчет детей может измениться?
Самуцевич: Сложно сказать. Я не могу загадывать. Достаточно странно загадывать, какой я буду через 20 лет.
Собчак: Вы говорите, что в первую очередь ваши акции носят феминистскую направленность.
Самуцевич: Да.
Собчак: С какой женщиной, связанной с борьбой за права женщин, феминизм, из любой эпохи вы хотели бы встретиться и поговорить?
Самуцевич: С Александрой Коллонтай.
Собчак: Моя любимая героиня. Американский посол в СССР писал про нее: Very intersting sexual experience, имея в виду ее интересные отношения с мужчинами.
Самуцевич: Коллонтай была настоящей феминисткой. Потом ее труды были сильно искажены, и феминизм вообще ушел из России.
Собчак: А как вы относитесь к Femen? Многие считают, что это ваш украинский аналог.
Самуцевич: Нет, я не считаю, что это аналог. Они совершенно не похожи на нас ни по форме, ни даже по взгляду на феминизм.
Собчак: Какая между вами принципиальная разница?
Самуцевич: Наш персонаж — не девушка, которая раздевается, потому что хочет выглядеть очень красиво для мужчин. Femen этого не скрывают и пишут, что мужчины хотят видеть таких женщин и вот мы такими и являемся. Через образы, которые нравятся мужчинам, мы будем продвигать феминизм.
Соколова: У вас наоборот?
Самуцевич: Да. Мы даже лица скрываем. У нас скорее андрогинный образ — некое существо в платье и цветных колготках. Что-то похожее на женщину, но при этом без женского лица, без волос. Андрогин, похожий на героя из мультиков, супергероя.
Соколова: Мне кажется, именно мультипликационность, яркость, странность этого персонажа во многом эстетически предопределили ваш международный успех.
Самуцевич: Этот персонаж универсален. Им может стать кто угодно — девушка, парень. Любой может надеть балаклаву, даже мужчина, пожалуйста. Здесь еще и идея анонимности, идея активного действия, не очень свойственного женщинам. Пляски в балаклавах — не то, что общество от женщин ждет.
Соколова: То есть человечек в балаклаве — это такой городской мститель? Возникающий где угодно, ниоткуда. Но если балаклаву сорвать, он оказывается девчонкой.
Самуцевич: Да, так.
Собчак: Я хотела бы вам задать вопрос, который мы с Ксенией совсем в другом контексте задавали Владимиру Буковскому. Не подразумевает ли ваше поведение и его последствия триумф тех ценностей, которые вам отвратительны? Ведь что в итоге получилось? Главная обложка вашей группы — Надя Толокно с абсолютно феминной внешностью, губами Анджелины Джоли, грудью, красавица, чей внешний вид в тюрьме поразительным образом только улучшается. Продюсирует вас мужик — Петр Верзилов, который сделал из вас супергероев мирового масштаба. И что вы доказали своим идеализмом? Что в мире торжествуют те ценности, с которыми вы боретесь. Умный, рюхливый продюсер делает так, чтобы ваши имена звучали на весь мир. «Девушка-обложка» с сиськами и губами пропагандирует вашу группу. Вы стали первым в ряду образов, которые пропагандируют именно то, против чего вы яростно выступаете.
Самуцевич: Все это так. Но это только подчеркивает масштаб проблемы сексизма.
Соколова: Да мы не про сексизм, а про вас лично. Вы сами удовлетворены результатом? Вы добились чего хотели?
Самуцевич: Я удовлетворена. Не бывает так, что ты делаешь первый шаг, и весь мир меняется. Чтобы изменить сексистское общество, надо действовать последовательно.
Соколова: Вы собираетесь продолжать борьбу?
Самуцевич: Конечно! С еще большей энергией.
Читайте по теме:
